1. У философии своя мера времени – философский век. Качественная определенность этого века задается философским событием, таким, как Платон, Аристотель, Декарт или Кант. Размеренность философского времени отличается от размеренности социокультурного: частота философских событий меньше частоты социокультурных.

2. Философская опустошенность последних двух столетий контрастирует с их социокультурной насыщенностью. Философия в новейшей истории представлена небывалым множеством концепций, школ, направлений, а ее просветительская роль велика как никогда. Но эта экстенсивная мощь философии не говорит о ее интенсивном движении. Наоборот, в каждом моменте экстенсивности обнаруживается, что собственное дело философии упущено. Собственное дело – удерживаться мыслью в бытии и из него определять всякое сущее. Вместо этого философская мысль оказывается наперед захваченной каким-то сущим: природой, историей, наукой, человеком, культурой. Новейшая философия выступает как философия чего-то и вместе с этим оказывается вне своего события, или, говоря языком гносеологии, – вне своего предмета. Философское время тогда стоит.

3. Всякое новое событие в философии происходит как понимание события предыдущего. Мы живем в философский век, определенный событием «Гегель», – событием еще не понятым. В рамках новейших школ философствуют так, как будто этого события не было вообще. Вместе с этим для понимания закрывается и историческая судьба философии, сбывшаяся в гегелевском событии.

4. Выпадение философии из своего бытия есть одновременно ее впадение в бытие культуры – рефлексия в культуру. В этой рефлексии происходит предметное разбрасывание философии, увлекаемой различными моментами социокультурного бытия и образующей в горизонте культуры свой эпифеноменальный событийный ряд, начинающийся с Кьеркегора, Маркса и Ницше и завершаемый Сартром и Гадамером. Предметное собирание философии происходит в этом же событийном ряде путем тематизации горизонта, т.е. в идее культуры. Рефлексия в культуру становится рефлексией культуры. Философия культуры не есть отдельное событие рассматриваемого ряда, а интенция всякого события в нем. Она еще не возвращает философию к ее собственной событийности, но уже подготавливает возвращение.

5. Возвращение начинается с проекта Гуссерля – проекта универсализации философии, высвобождения ее из фактичности мира (из предметной дискретности культуры), восстановления как первой философии. На пути реализации проекта Гуссерль, во-первых, дает критику позитивизма – той универсальной формы, в которой мысль разбрасывается в мире. Во-вторых, Гуссерль возрождает (после Гегеля) метод выхождения мысли из своего инобытия – феноменологию. В-третьих, он приоткрывает собственный событийный ряд философии, введя в понимание своей мысли событие Декарта (тематически) и событие Канта (нетематически). В-четвертых, Гуссерль тематизирует и осваивает трансцендентальный континуум времени, в котором может быть событийно поставлена и решена проблема отношения философии и культуры.

6. В раскрытом Гуссерлем континууме времени Хайдеггер совершает прорыв в философское событие, выводя из непотаенности понимающее себя в мыслеразомкнутости бытие. Философия восстановлена как онтология. Онтология здесь не означает одну из предметных сфер философии наравне с гносеологией. Она выражает тотальность философского события, в котором снято не только различие теории познания и теории бытия, теоретического и практического, но и различие мысли и бытия. Тогда за онтологией остается только тот смысл, что характеризуемое ею философское событие непосредственно, что философия смыслобытийствует еще в своем начале.

7. В простоте своего начала хайдеггеровское событие сомкнуто с гегелевским событием в простоте его результата. В такой сомкнутости еще невозможно понимание. Необходимо самоопределение хайдеггеровского события, а самоопределение возможно только в экспликации, в проговаривании. Но язык – это стихия культуры, и философское событие размыкается к последней (хайдеггеровский путь в язык). Хайдеггеровская радикальная реструкция языка дает нам ключ к осмыслению судьбы новейшей философии, проясняя, почему, с одной стороны, не понят Гегель, с другой – позитивировалась философская мысль.

8. Гегелевская философия не понята потому, что она не эксплицирована в своем результате. Она оказалась непроговариваема в языке ее культуры. Гносеологический (субъектно-объектный) язык, задаваемый классическим категориальным континуумом, в свою очередь смыкающимся с теологическим смысловым горизонтом, – это язык метафизики, вместе со своей мыслью доведенный до предела и проясненный в кантовской критике. Для гегелевской философии этот язык уже архаичен, но эксплицировалась она в этом языке. Громоздкость языка, не поспевающего за гегелевской мыслью, последняя компенсировала проговариванием: «в-себе», «для-себя», «в-себе-и-для-себя». Разве это – не прообраз того, что Хайдеггер выговаривает из языка в качестве экзистенциалов, отличая их от категорий?

9. Слова, эксплицирующие философское событие, не придумываются философом, а именно выговариваются из языка, из культуры. Но культура прежде должна наговорить свой язык. Безмолвствующая философия выпадает из своего бытия в культуру и как позитивная философия сама становится опытом культуры, вырабатывающим искомый язык. Лишь стремление этой превращенной философии к синтезу своего культурного опыта (и соответственно к предельному смыслу вырабатываемого языка) снимает превращение, возвращает философию к собственному событию, теперь обретшему слово. Таков смысл цикличного движения новейшей философии: постгегелевское выпадение – позитивизация – рефлексия культуры – гуссерлевский проект – хайдеггеровский прорыв.

10. Время философии сопряжено с временем культуры. Современность – точка их пересечения. В этой точке философское событие размыкает себя способом проговаривающего вопрошания, и это размыкание – время философии. Временем философия понимает себя как свою историческую судьбу. Последняя не довлеет из прошлого, а приходит из настоящего способом ответствования вопрошанию. Бытие никогда не таится от философии. Оно всегда вместе с ней в ее событии.